— Буду, — подозрительно легко согласился Александр Степанович.

— Откуда в вас. государственных служащих, такая тяга к алкоголю, — удивился Константин. — Не пойму.

— Работа у нас такая. Не умеешь пить, не лезь на верхушку. Давай за Идею!

Они выпили.

— Так вот, что касается Русской Идеи. Она в том, чтобы все идеи в мире были русскими. Для нас, народа, не защищенного от умственной заразы, этот вопрос принципиален! Каждая значимая мысль, умозаключение, суждение, теория или изобретение должны исходить из России. Должны быть произведением русского ума. Или хотя бы идти русскому человеку на пользу. Других идей быть не должно. Франция — самая красивая страна в мире, а для русских нет нерешаемых проблем. Вот тебе Русская Идея! Теперь допивай и поехали в управление.

— Тебе ж концепцию надо было какую-то доделать?

— Я ее только что тебе выдал. Там доделаю. Завтра тебе на стол ляжет.

Предчувствие, на миг отпустившее Орлова, навалилось снова. Только что все казалось живым, интересным, радужным. Буквально секунду назад. А сейчас придавило. Перекрасило мир в серый цвет.

Костя подошел к окну. На город опускался вечер.

— Нет, не переедем сегодня, — глухо сказал Константин. — Поздно уже…

Москва, казалось, в тревоге чего-то ждала.

Глава 46

Через окно, открытое в ночной тревожный воздух, заглядывали звезды. Где-то там, снаружи, настороженно шевелились в темноте деревья. Влажный, густо наполненный запахами травы и земли ветер пробегал по голой груди, застревая в седине волос. Леонид Сталиевич Рудько не мог заснуть. Он сидел перед окном кабинета в одних тренировочных шароварах и домашних шлепанцах, смотрел в ночь, рассматривая звезды через призрачную вуаль света, отбрасываемого далекой Москвой. Только здесь, на даче, он мог позволить себе пощеголять в домашнем. Шлепать в тапках, у которых были давным-давно стоптаны задники, натянуть на себя шаровары, напоминающие что-то запорожское, казацкое, да расхаживать по дому с голым торсом и неисправимой воинской осанкой. Все остальное время он играл совсем другую роль. Несгибаемый генерал. Классика военного жанра.

Странно беспокоило сердце. Врач как-то называл это: то ли аритмия, то ли ишемия. В верхнем ящике рабочего стола пылились стопки рецептов, которые генерал никогда не выкупал, признавая только один вид болезней, достойных лечения, — боевые раны. Этого добра, впрочем, у Рудько тоже было достаточно.

Леонид Сталиевич выбрался из мягкого кресла, подаренного ему на день рождения супругой, в очередной раз проворчав что-то по поводу излишней женской заботы. Встал перед окном. Провел по груди рукой. Сердце под ладонью болезненно сжалось. «Черен волос, да седа под кожей грудь», — вспомнились строчки песни, которую не единожды он слышал от солдат.

— Старею, что ли? — спросил Рудько у ветра. Он высунулся в окно, дотянулся до рябины, растущей под окнами. Резные листья осторожно коснулись ладони.

Леонид Сталиевич глубоко вдохнул ночной воздух, кольнувший в грудь. Легче не стало. Наоборот, теперь генерал словно бы пропитался тревогой. Неожиданно показалось, что в кустах около забора кто-то притаился. Рудько отошел в глубину комнаты, присматриваясь к подозрительному месту. Теперь казалось, что и фонари, освещавшие дачную улицу, погасли не просто так. Хотя вот уже целый месяц уличное освещение работало через пень-колоду: во время недавней грозы оборвало провода.

— Черт знает что, — пробормотал генерал. На всякий случай он закрыл окно, задернул шторы и отошел подальше. На стене тускло блестел «домашний эскадрон», как называл Леонид Сталиевич пятнадцать коллекционных шашек. Страсть к холодному оружию Рудько приобрел от отца, тоже военного. По всему дому были развешены шашки, ножи, копья и две алебарды над входной дверью. Последние были причиной ворчания со стороны жены. Ей все время казалось, что «эти штуки кому-нибудь голову снесут».

Леонид Сталиевич с трудом преодолел соблазн вытащить из ножен лезвие и пройтись по дому эдаким ночным дозором. Желание было, конечно, глупое, мальчишеское. Во-первых, он был уверен, что на даче он сейчас один, жена с дочкой были принудительно отправлены в Москву, причем сам Рудько не мог точно сформулировать причину этой своей прихоти. «Поживите недельку в городе, — говорил он родным, а в ответ на тревожные взгляды жены отвечал: — Да все нормально. Войны не предвидится. Приступ паранойи, видимо».

А во-вторых, если и идти проверять, то никак не с шашкой.

Генерал вытащил из кобуры пистолет и вышел из комнаты.

Второй этаж был чист. Осторожно обходя каждую комнату, Рудько двигался бесшумно, ни одна доска пола не скрипнула под его ногами. Не потому, что так сделано. Просто старик мог не только свирепо грохотать сапогами. Перед тем, как спуститься по лестнице вниз, Леонид Сталиевич приподнял люк чердака. Маленькая комнатка под самой крышей, забитая всяким хламом и обросшая паутиной, была, конечно же, пуста, но проверить стоило.

Люк закрылся бесшумно. Теперь оставался только первый этаж. Дальше Рудько решил не идти, главное — обеспечить безопасность дома. Ползать по участку ночью в поисках неведомого злоумышленника — хуже идеи придумать трудно.

Взгляд уперся в большую карту Московской области, висящую на стене лестничного пролета. Подробный, чуть-чуть секретный план отображал все дорожки, большие и малые, на некоторых специальными значками были указаны возможные преграды. Подтопление в случае дождя, глубокая колея, шаткий мост. Красным пунктиром обозначались пути, но которым можно было попасть в столицу в обход вечных пробок и в случае «Ч». Неожиданно вспомнились последние учения по карте. Москва, обведенная перекрещивающимися зонтиками ПВО. Зеленая зона. Красная зона повышенного внимания. Направление движения самолетов наиболее вероятного противника. Внештатная ситуация.

Рудько припомнил, что буквально пять лет назад колпаки ПВО имели совсем другие приоритеты. И красных зон изрядно поубавилось, а сектора дублирования сделались уже и тоньше.

Учения шли, как всегда, по плану. Стандартно. Даже моделируемые на стенде чрезвычайные ситуации отдавали нафталином. Противник не давал никакой надежды на оригинальность хода. Бомбардировщики. Крылатые ракеты. Штурмовики…

Два года назад, устав от всей этой рутины, Леонид Сталиевич попытался загнать пару «Стелсов» вероятного противника в район города Орехово-Зуево и там их уронить, отомстив, таким образом, Ликинскому автостроительному заводу, расположенному совсем неподалеку от Орехова, за старые, раздолбанные ЛИАЗы, никак не желающие покидать дороги России.

Не дали. Самолеты-невидимки уронили едва ли не в фоновом режиме, отслеживая другие цели и преследуя другие задачи. С тех пор ничего не изменилось, и вечные «Стелсы» никак не желали бомбить город Ликино, утопающий в летней зелени.

На последних учениях все шло по плану. Последовательность ходов противника. Те самые «Стелсы», потом три крылатые, после них еще один штурмовик. Обычно штурмовик считался финальным.

Но на этот раз… На этот раз в воздухе обнаружились две новые, совершенно неожиданные цели. Слишком близко к границе Москвы. И как назло пэвэошные «зонтики», до этого момента работавшие исправно, один за другим сообщили о внештатной ситуации. ЧП. Два десантных транспорта неумолимо приближались к городу. И к зоне ответственности генерала Рудько.

— Штатная ситуация? — поинтересовался командующий,

— Стандартная, — ответил генерал. И будто бы что-то изменилось вокруг него.

Ушел приказ на уничтожение. Два транспорта исчезли с карты. Учения закончились.

Рудько ступил на лестницу, ведущую на первый этаж.

Большой холл, темнота. Слабый свет луны проникает через окна. На полу играют ветви кустов. Дверь заперта. Тишина спящего дома.

— Все-таки паранойя, — вздохнул Леонид Сталиевич. — Или просто старею.

Когда под полом щелкнуло реле взрывного устройства, генерал стоял около большого окна и смотрел в ночное небо. Он умер без боли, очень быстро, но все-таки осознавая, что умирает с оружием в руке.